Неточные совпадения
Она, не разбудив его, вернулась к себе и после второго приема опиума к утру заснула
тяжелым, неполным
сном, во всё время которого она не переставала чувствовать себя.
Всё успокоилось: в гостиной
Храпит
тяжелый Пустяков
С своей
тяжелой половиной.
Гвоздин, Буянов, Петушков
И Флянов, не совсем здоровый,
На стульях улеглись в столовой,
А на полу мосье Трике,
В фуфайке, в старом колпаке.
Девицы в комнатах Татьяны
И Ольги все объяты
сном.
Одна, печальна под окном
Озарена лучом Дианы,
Татьяна бедная не спит
И в поле темное глядит.
Я жду тебя: единым взором
Надежды сердца оживи
Иль
сон тяжелый перерви,
Увы, заслуженным укором!
Ноги его вдруг
отяжелели, и он начал чувствовать сильный позыв ко
сну.
— В Петербурге —
сон тяжелее; в сырых местах
сон всегда тяжел. И сновидения в Петербурге — особенные, такого страшного, как там, в Орле — не приснится.
В течение пяти недель доктор Любомудров не мог с достаточной ясностью определить болезнь пациента, а пациент не мог понять, физически болен он или его свалило с ног отвращение к жизни, к людям? Он не был мнительным, но иногда ему казалось, что в теле его работает острая кислота, нагревая мускулы, испаряя из них жизненную силу.
Тяжелый туман наполнял голову, хотелось глубокого
сна, но мучила бессонница и тихое, злое кипение нервов. В памяти бессвязно возникали воспоминания о прожитом, знакомые лица, фразы.
В последнее мгновение, когда Райский готовился сесть, он оборотился, взглянул еще раз на провожавшую его группу. Он, Татьяна Марковна, Вера и Тушин обменялись взглядом — и в этом взгляде, в одном мгновении, вдруг мелькнул как будто всем им приснившийся,
тяжелый полугодовой
сон, все вытерпенные ими муки… Никто не сказал ни слова. Ни Марфенька, ни муж ее не поняли этого взгляда, — не заметила ничего и толпившаяся невдалеке дворня.
Как сквозь
сон теперь вспоминаю, что вдруг раздался в ушах моих густой,
тяжелый колокольный звон, и я с наслаждением стал к нему прислушиваться.
Нехлюдов оглянулся на англичанина, готовый итти с ним, но англичанин что-то записывал в свою записную книжку. Нехлюдов, не отрывая его, сел на деревянный диванчик, стоявший у стены, и вдруг почувствовал страшную усталость. Он устал не от бессонной ночи, не от путешествия, не от волнения, а он чувствовал, что страшно устал от всей жизни. Он прислонился к спинке дивана, на котором сидел, закрыл глаза и мгновенно заснул
тяжелым, мертвым
сном.
Англичанин, раздав положенное число Евангелий, уже больше не раздавал и даже не говорил речей.
Тяжелое зрелище и, главное, удушливый воздух, очевидно, подавили и его энергию, и он шел по камерам, только приговаривая «all right» [«прекрасно»] на донесения смотрителя, какие были арестанты в каждой камере. Нехлюдов шел как во
сне, не имея силы отказаться и уйти, испытывая всё ту же усталость и безнадёжность.
Привалов забылся только к самому утру
тяжелым и беспокойным
сном. Когда он проснулся, его первой мыслью было сейчас же идти к жене и переговорить с ней обо всем откровенно, не откладывая дела в долгий ящик.
Наследник приваловских миллионов заснул в прадедовском гнезде
тяжелым и тревожным
сном. Ему грезились тени его предков, которые вереницей наполняли этот старый дом и с удивлением смотрели на свою последнюю отрасль. Привалов видел этих людей и боялся их. Привалов глухо застонал во
сне, и его губы шептали: «Мне ничего не нужно вашего… решительно ничего. Меня давят ваши миллионы…»
Привалов смутно припомнил, где он и что с ним, а потом опять забылся
тяжелым пьяным
сном.
Предрассветный наш
сон был какой-то
тяжелый.
Ночевка около деревни Ляличи. — Море травы. — Осенний перелет птиц. — Стрельба Дерсу. — Село Халкидон. — Живая вода и живой огонь. — Пернатое население болот. — Теневой сегмент земли. —
Тяжелое состояние после
сна. — Перемена погоды
Сон переносил на волю, иной раз в просоньях казалось: фу, какие
тяжелые грезы приснились — тюрьма, жандармы, и радуешься, что все это
сон, а тут вдруг прогремит сабля по коридору, или дежурный офицер отворит дверь, сопровождаемый солдатом с фонарем, или часовой прокричит нечеловечески «кто идет?», или труба под самым окном резкой «зарей» раздерет утренний воздух…
Представьте себе оранжерейного юношу, хоть того, который описал себя в «The Dream»; [«
Сон» (англ.).] представьте его себе лицом к лицу с самым скучным, с самым
тяжелым обществом, лицом к лицу с уродливым минотавром английской жизни, неловко спаянным из двух животных: одного дряхлого, другого по колена в топком болоте, раздавленного, как Кариатида, постоянно натянутые мышцы которой не дают ни капли крови мозгу.
Мы переехали в Москву. Пиры шли за пирами… Возвратившись раз поздно ночью домой, мне приходилось идти задними комнатами. Катерина отворила мне дверь. Видно было, что она только что оставила постель, щеки ее разгорелись ото
сна; на ней была наброшена шаль; едва подвязанная густая коса готова была упасть
тяжелой волной… Дело было на рассвете. Она взглянула на меня и, улыбаясь, сказала...
Я вижу ее иногда во
сне, и в этом есть что-то
тяжелое.
Наибольший успех полета обозначался достижением мельницы, с ее яркими брызгами и шумом колес… Но если даже я летал только над двором или под потолком какого-то огромного зала, наполненного людьми, и тогда проснуться — значило испытать настоящее острое ощущение горя… Опять только
сон!.. Опять я
тяжелый и несчастный…
Каждый рабочий из второй категории, по окончании рабочего урока, варит для себя обед отдельно в жестяном котелке, если не мешает дождь и если после
тяжелой работы не клонит ко
сну; он устал, голоден и часто, чтобы не хлопотать долго, съедает соленое мясо и рыбу в сыром виде.
Растворились железные двери громадных корпусов, загремело железо в амбарах, повернулись
тяжелые колеса, и вся фабрика точно проснулась после
тяжелого летаргического
сна.
Она долго сидела на грязном диванчике в уборной, плохо понимая, что делается кругом, точно все это был какой-то
сон,
тяжелый и мучительный.
Назанский был, по обыкновению, дома. Он только что проснулся от
тяжелого хмельного
сна и теперь лежал на кровати в одном нижнем белье, заложив руки под голову. В его глазах была равнодушная, усталая муть. Его лицо совсем не изменило своего сонного выражения, когда Ромашов, наклоняясь над ним, говорил неуверенно и тревожно...
Козельцов старший, успевший отыграться в ночь и снова спустить всё, даже золотые, зашитые в обшлаге, перед утром спал еще нездоровым,
тяжелым, но крепким
сном, в оборонительной казарме 5-го бастиона, когда, повторяемый различными голосами, раздался роковой крик...
Вся эта ночь с своими почти нелепыми событиями и с страшною «развязкой» наутро мерещится мне до сих пор как безобразный, кошмарный
сон и составляет — для меня по крайней мере — самую
тяжелую часть моей хроники.
Только теперь, когда постепенно вернулось к ней застланное
сном сознание, она глубоко охватила умом весь ужас и позор прошедшей ночи. Она вспомнила помощника капитана, потом юнгу, потом опять помощника капитана. Вспомнила, как грубо, с нескрываемым отвращением низменного, пресытившегося человека выпроваживал ее этот красавец грек из своей каюты. И это воспоминание было
тяжелей всего.
Ночь прошла скверно. Я видел
сны, много
тяжелых и затейливых
снов. Меня мучила жажда. Я просыпался, пил воду и засыпал снова, преследуемый нашествием мыслей, утомительных, как неправильная задача с ускользнувшей ошибкой. Это были расчеты чувств между собой после события, расстроившего их естественное течение.
Какой
тяжелый день, какая
тяжелая ночь! Нет ничего
тяжелее и мучительнее ожидания. Я даже во
сне видел, как за мной гнались начинающие энтомологи, гикали и указывали на меня пальцами и хохотали, а вся земля состояла из одних жучков…
Отворив калитку, Татьяна Власьевна еще раз благословила спавший крепким
сном весь дом, а потом заперла калитку на
тяжелый висячий замок и осторожно принялась переходить через улицу.
Гудок застал инженера Боброва за чаем. В последние дни Андрей Ильич особенно сильно страдал бессонницей. Вечером, ложась в постель с
тяжелой головой и поминутно вздрагивая, точно от внезапных толчков, он все-таки забывался довольно скоро беспокойным, нервным
сном, но просыпался задолго до света, совсем разбитый, обессиленный и раздраженный.
— Я? Я знаю! — уверенно сказал Щуров, качнув головой, и глаза его потемнели. — Я сам тоже предстану пред господом… не налегке… Понесу с собой ношу
тяжелую пред святое лицо его… Я сам тоже тешил дьявола… только я в милость господню верую, а Яшка не верит ни в чох, ни в
сон, ни в птичий грай… Яшка в бога не верит… это я знаю! И за то, что не верит, — на земле еще будет наказан!
Если жить человеку худо, то как бы он ни разыгрывал из себя удовлетворенную невинность —
сны у него будут
тяжелые и печальные.
Действительно, весь пол в сенях был занят спящими вповалку бурлаками. Даже из дверей избы выставлялись какие-то ноги в лаптях: значит, в избе не хватало места для всех. Слышался
тяжелый храп, кто-то поднял голову, мгновение посмотрел на нас и опять бессильно опустил ее. Мы попали в самый развал
сна, когда все спали, как зарезанные.
По лицу Тита пробежала судорога… Черты его странно передернулись, но дальше я ничего не видел и не слышал. Я повалился на кровать и тотчас заснул странным,
тяжелым, глубоким
сном…
Он видел наконец перед собою ту, которая снилась ему целые полтора года, и наяву и во
сне, в продолжение долгих
тяжелых ночей его болезни.
Поизвинялся еще, осторожно, как стеклянного, похлопал Сашу по спине и вразвалку, будто гуляет, вернулся к костру. И показалось Погодину, что люди эти, безнадежно глухие к словам,
тяжелые и косные при разговоре, как заики, — в глубину сокровенных
снов его проникают, как провидцы, имеют волю над тем, над чем он сам ни воли, ни власти не имеет.
И уже стал беспокойным
сон: появились новые, выпуклые,
тяжелые, как деревянные, раскрашенные чурки, сновидения, еще более стремительные, чем мысли.
Я кивнул ему головой. Я был тогда очень счастлив: я видел, что Надежда Николаевна понемногу успокаивается, и — кто знает? — может быть, жизнь ее за последние три года сделается для нее только далеким воспоминанием, не пережитыми годами, а лишь смутным и
тяжелым сновидением, после которого, открыв глаза и видя, что ночь тиха, что в комнате все по-прежнему, радуешься, что это был только
сон.
Только Катерина Львовна задула свечу и совсем раздетая улеглась на мягкий пуховик,
сон так и окутал ее голову. Заснула Катерина Львовна, наигравшись и натешившись, так крепко, что и нога ее спит и рука спит; но опять слышит она сквозь
сон, будто опять дверь отворилась и на постель
тяжелым осметком, упал давишний кот.
Все это так похоже на
тяжелый, странный
сон…
— Ну, дорогая боярышня, как спала-почивала и что во
сне видела? — спросил ее Плодомасов, садясь насупротив постели на
тяжелое кресло, за которым, раболепно притаясь, стал земский пристав.
Тяжелая дремота сковывала и томила его. Но, как это всегда бывает с людьми, давно выбившимися из
сна, он не мог заснуть сразу. Едва только сознание его начинало заволакиваться темной, мягкой и сладостной пеленой забвения, как страшный внутренний толчок вдруг подбрасывал его тело. Он со стоном вздрагивал, широко открывал в диком испуге глаза и тотчас же опять погружался в раздражающее переходное состояние между
сном и бодрствованием, похожее на бред, полный грозных видений.
Это было своего рода суеверие, но золотопромышленники не отличаются отсутствием предрассудков и всегда рассчитывают все приметы:
тяжелые и легкие дни, встречи,
сны и т. д.
Я примостился на лавочку, положив под голову пальто, и скорехонько заснул
тяжелым крепким
сном, каким спится только в дороге.
И когда он, наконец, заснул, то все еще продолжал бормотать в
тяжелом, полном призраков, пьяном
сне.
После обеда актеры спали
тяжелым, нездоровым
сном, с храпеньем и стонами, спали очень долго, часа по четыре, и просыпались только к вечернему чаю, с налитыми кровью глазами, со скверным вкусом во рту, с шумом в ушах и с вялым телом.
Сначала, несколько дней подряд, воздух стоял неподвижно и был тепел.
Тяжелые сизые облака медленно и низко сгруживались к земле. Тощие горластые петухи орали не переставая по дворам в деревне. Галки с тревожным криком носились по темному небу. Дальние леса густо посинели. Людей клонило днем ко
сну.
Ей казалось, что ее тело ноет и жалуется, точно его набили во
сне чем-то
тяжелым и мягким, не оставляющим иных следов, кроме тягостной боли в груди.
Он начал припоминать ее слова. Все, что она говорила ему, еще звучало в ушах его, как музыка, и сердце любовно отдавалось глухим,
тяжелым ударом на каждое воспоминание, на каждое набожно повторенное ее слово… На миг мелькнуло в уме его, что он видел все это во
сне. Но в тот же миг весь состав его изныл в замирающей тоске, когда впечатление ее горячего дыхания, ее слов, ее поцелуя наклеймилось снова в его воображении. Он закрыл глаза и забылся. Где-то пробили часы; становилось поздно; падали сумерки.